Потустороннее наказание

Когда Аарон Израилевич умер, то попал в Рай. Перед воротами за столом с зелёным сукном сидел святой Пётр и жамкал руками мацу. Увидав пред собой новопреставленного, апостол вздохнул, видом своим выразил скорбь и сожаление, печально облизал пальцы, ещё раз вздохнул и придвинул к себе амбарную книгу с именами покойников



После чего дежурным голосом осведомился:
- В Христа веруешь?
Аарон Израилевич замер. Мало того, что он совсем не рассчитывал помирать, так ещё и тот свет оказался вдруг христианским Раем.

- Из еврейских мы, - проблеял нерешительно он, - Колено Давида.
- Обрезан хоть? – заинтересовался вдруг Пётр. – Фамилиё как?
- Кацман, - ответил Аарон Израилевич и полез уже было спускать штаны в доказательство своей богоизбранности.
- Кацман! – посмотрел укоризненно на него Пётр и погрозил пальцем.

Аарон Израилич немедленно покраснел в ответ и поспешно застегнул ремень на штанах. Апостол ещё немного покачал головой, осуждающе поцокал языком об нёбо и окунулся в изучение формуляров.
- В общем, Кацман, для еврейских в этом году квота исчерпана, - спустя час объявил Пётр, изучив толстенную папку инструкций-указов, - Поставлю вас в очередь на октябрь, а пока переждите в Чистилище. Заодно и очиститесь.

Кацман усиленно вспоминал всё, что читал про Чистилище. Название это звучало зловеще и пугало Аарона Израилича грядущими муками очищения. Интересно, как? – подумал он, но тут апостол выдал ему направление, что-то отметил в книге и указал рукой, в какую сторону двигаться.

По воскресеньям в Чистилище давали выходной. В принципе, режима как такового тут и не существовало, считалось, что души, попавшие в очищение, почти безгрешны и неопасны. Быстро освоившись тут, Аарон Израилич через неделю взял увольнительную, решив слетать привидением в Биробиджан, чтобы навестить родственников и дать знать, что с ним всё в порядке.

Дома фотография покойного висела на видном месте – посреди стены. Кацман удовлетворённо сдул с неё пыль, подышал на стекло и протёр портрет локтем. С изображения он смотрел на себя строго и даже немножко трагически, будто наперёд зная о случившемся позже несчастии. Жены уже не было, она, наверное, убежала с утра на рынок, а дочь, начиная с пятницы, как всегда шаталась неизвестно где. «Малолетняя проститутка», - в сердцах подумал Аарон Израилич, усевшись ждать за кухонный стол. На стареньких часах с кукушкой пробило девять утра.

В половине двенадцатого ночи за входной дверью послышался смех. Щёлкнул замок, в коридоре послышалась возня. Кацман, отсидевший за день всё, что возможно, вскочил и полетел на свет шестидесятиваттной лампочки. Повернувшись спиной, его вдова страстно целовалась взасос с каким-то грузином. Аарон Израилич задохнулся и обмер.

Волосатая рука грузина задрала юбку вдовы и искала что-то в трусах. Трусы были новые, кружевные, Кацман таких и не видал на супруге. Несмотря на большую разницу в возрасте и свою молодость, жена Аарона Израилича, в части касаемой нижнего белья, всегда одевалась скромно. Консервативно, как ханжески считал он.

К тому времени как Кацман немного пришёл в себя и прекратил пялиться на кружевные трусы, грузин развернул молодую вдову к себе спиной, наклонил и изготовился уже совершить непотребство. Сознание Аарона Израилича вновь помутилось. Женщина стонала в блаженственном предвкушении, вид её был настолько распутен, что привидение Кацмана вконец двинулось рассудком и, повинуясь безотчётной ярости рогоносца, яростно впилось в обнажённый левый сосок. Распутная вдова взвизгнула, выпучила от боли глаза и, увидав перед собой покачивающийся в дымке силуэт вонзившейся в грудь плешивой головы покойного мужа, схватилась за сердце и от неожиданности умерла.

Пётр устало ужинал и просматривал видео смерти вдовы. Кацман с женой стояли поодаль, друг на друга не поднимали глаза и ждали приговора. Сам Пётр задумчиво перематывал диск, не зная какое принять решение. Женщина не попадала под статью "Прелюбодейство", так как была уже месяц вдовой, а сам Кацман не вписывался в параметры "Не убий", так как на момент инцидента тот был уже трупом. Но Петру нестерпимо хотелось сослать в Ад обоих.

Гулявший обычно в это время у стен Рая прощённый всадник Понтий Пилат словно прочитал мысли Петра.
- Верни их обратно в мир, - хитро прищурившись, шепнул на ухо апостолу прокуратор. – И запрети разводиться. Сами себя накажут.

Пётр сначала неодобрительно посмотрел на Пилата, который вмешивался не в своё дело, а затем задумался, осознавая предложенный римским наместником совет. Глянув грядущее, Пётр обмер от восторга предстоящего наказания. Улыбка незамутнённого счастья озарила его лицо.
- Дарую вам долгую жизнь, - важно и торжественно сказал он супругам и, как только те испарились, захохотал что есть сил.